Неточные совпадения
— Я утверждаю: сознание необходимости
социальной дисциплины,
чувство солидарности классов возможны только при наличии правильно и единодушно понятой национальной идеи. Я всегда говорил это… И до той поры, пока этого не будет, наша молодежь…
Совершенно ошибочна та точка зрения, которая видит в политической жизни самые корыстные
чувства людей и
социальных групп.
Прежде всего обнаружилось, что древние, иррациональные и воинственные расовые инстинкты сильнее всех новейших
социальных интересов и гуманитарных
чувств.
Самые лучшие
чувства мои, как например благодарность, мне формально запрещены единственно
социальным моим положением.
Я не только не был равнодушен к
социальным вопросам, но и очень болел ими, у меня было «гражданское»
чувство, но в сущности, в более глубоком смысле, я был асоциален, я никогда не был «общественником».
Вот как выражает Белинский свою
социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на
чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
В духовных стихах есть очень большое
чувство социальной неправды.
Но были люди, которым было свойственно сильное
чувство греха, которым не была чужда русская
социальная тема и которые обнаружили гениальное творчество.
Чернышевский восстает против всякого
социального насилия над человеческими
чувствами, он движется любовью к свободе, уважением к свободе и искренности
чувства.
Русские же, менее чувственные по природе, представляют себе совсем иное — ценность
чувства, не зависящего от
социального закона, свободу и правдивость.
Оглядываясь в настоящее время на эту личность, я могу сказать, что это был тип идеального нигилиста. Ни в политическом, ни в
социальном отношении он ничего не желал, кроме денег, для немедленного удовлетворения мгновенных прихотей, выражавшихся в самых примитивных формах. Едва ли он различал непосредственным
чувством должное от недолжного.
Так, у одних все подчиняется
чувству пластической красоты, у других — по преимуществу рисуются нежные и симпатичные черты, у иных во всяком образе, во всяком описании отражаются гуманные и
социальные стремления и т. д.
— В настоящее время, — продолжал меж тем оратор-советник, — когда Россия, в виду изумленной Европы, столь быстро стремится по пути прогресса, общественного развития и всестороннего гражданского преуспеяния, по пути равенства личных прав и как индивидуальной, так и
социальной свободы; когда каждый из нас, милостивые государи, чувствует себя живым атомом этого громадного тела, этой великой машины прогресса и цивилизации, — что необходимо… я хочу сказать — неизбежно должно соединять нас здесь, за этой дружественной трапезой, в одну братскую, любящуюся семью, — какое
чувство, какая мысль должны руководить нами?
Социальная аристократия есть аристократия символическая, а не реальная, её качества, вызывающие
чувства гордости, не являются качествами лично-человеческими, а лишь знаками, символами рода.
Сущность развития, разворачивания, усовершенствования заключается в том, что оно закрывает первородность человеческих идей и
чувств, первичность интуиции, что она окутывает их и удушает вторичными эмоциями,
социальными наслоениями и делает почти невозможным прорваться к ним.
Именно потому, что в жизни общества интимно-личное делается общественно регулируемым и личность должна отвечать перед обществом за
чувства и действия, в которых нет ничего
социального и которые социально уловимы лишь в своих последствиях, нет области, в которую проникло бы столько лицемерия и в суждениях о которой проявлялось бы столько трусости.
Русский молодой человек, принадлежавший к поколению идеалистов 30-х и 40-х годов, исповедывал тоталитарное шеллингианство или тоталитарное гегелианство в отношении ко всей жизни, не только жизни мысли и жизни
социальной, но и жизни личной, в отношении любви или
чувства природы.
Временное правительство возложило свои надежды на учредительное собрание, идее которого было доктринерски предано, оно в атмосфере разложения, хаоса и анархии хотело из благородного
чувства продолжать войну до победного конца, в то время как солдаты готовы были бежать с фронта и превратить войну национальную в войну
социальную.
— Клянусь вам Богом, Марья Михайловна!.. Меня ведь до смерти смешили разные критические статьи о моей особе. Чего-чего только не навязывали мне! И высокие гражданские
чувства, и скорбь за меньшую братию, и дальновидные
социальные соображения, просто курам на смех. Господа Доброзраковы и Синеоковы теперь меня презирают. А ведь им бы нужно было сопричислить меня к лицу своих начетчиков.